Portal of Illusion

Мне не дано знать, что сказало мне "Прими" -
Злое, как кровь, вино любит играть с людьми.
(с) Канцлер Ги, R. – R.

Сын Эгмонта Окделла. Леворукий и все его закатные кошки, да не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чья кровь течет в этом щенке. Ричард Окделл, застывший посреди площади Святого Фабиана в день оного же святого, действительно походил на щенка дайтской гончей. Тонкий, острый, настороженный и гордый до невозможности. Если он поднимет голову ещё выше, то это будет просто смешно. По крайней мере, в этом спектакле есть хоть что-то забавное.

Держится. Это тоже семейное – глупая, нелепая и никому ненужная фамильная честь. Мальчишка вот-вот сорвется, но стоит, как перед лицом божьего суда. Ещё пара минут перед этими трибунами, да с такой-то выдержкой, и он что-нибудь выкинет. А потом пойдет и повесится на первом же суку от чувства униженности.

Щенок напоминает струну. Натянутую гитарную струну, тронешь – заплачет, приласкаешь – может быть, отзовется мелодией, а может быть – раздраженным треском. Подобное напряжение не проходит даром, потом надо или напиться допьяна, или до самого рассвета не отпускать от себя какую-нибудь знойную звезду Олларии, ну да мальчишка даже женской руки, кроме материнской, никогда не целовал.

У целовавших, как и у целованных, другой взгляд.

… Неслышный выдох.

Пусть думается, что думается. В конце концов, здесь и сейчас это единственное стоящее развлечение.

Крылья носа дрожат, как у той же гончей. Видно даже с трибуны. Если наследник Окделла ещё раз с такой же искренней детской ненавистью посмотрит в эту сторону, это будет весело вдвойне. Если же покровительственно кивнуть мальчишке, того хотя бы затрясет – какая-никакая, а разрядка.

С разрядкой можно было бы даже помочь. Эта тонкая звонкость так долго и истово сопротивлялась бы слому, что было бы, по меньшей мере, не скучно. Это не Придд. Это, возможно, хуже, и из такого вырастет или фанатик, или убийца, или святой, но пока – всё равно. Пока это только юность, не испорченная ни вином, ни женщинами, ни кровью. В сущности, не испорченная абсолютно, если не считать воспитания.

И этого взгляда, конечно. И этих глаз. Глаз.

Всё ещё держится. Стоит. Голову – высоко. Чужой побери, это становится почти интересным! Ещё минута – и бледность дойдет до снежности.

Эта бледность хороша на шелке, а не на черно-белых площадных плитах. И глаза эти, вероятно, куда более хороши закрытыми. Девичьи ресницы на лице Повелителя Скал – и дрожащие тени. Свечной гаснущий свет. Беззащитность горла и захлебывающийся тихий рык сквозь точно так же крепко стиснутые зубы.

…Усмешка.

Мальчишка даже не знает, что представляет и может представлять из себя. Там, в этой глубине твердокаменного благородства и пыльной Чести, кроется явно больше, чем он сам про себя думает. Такие, впрочем, всё равно безнадежны, этот мир вообще безнадежен, но пробовать стоит всегда.

Пробовать стоит всегда.

В конце концов, мальчик не знает и… мальчик ещё ничего не знает.

Итак, осталась минута. Единственная и последняя.

Глаза сверкнули отчаянным, дьявольским темным сапфировым блеском. Это было похоже на хмель от выдержанной «крови», но было плевать. Плевать.

… Против и за.

****
... Над площадью повисла тишина, готовая разразиться пушечным салютом и ревом фанфар. Дикон начал мысленно считать до ста.

- Ричард, герцог Окделл, - услышав свое имя, юноша вздрогнул от неожиданности. Голос – красивый, ленивый баритон – был ему незнаком. – Я, Рокэ, герцог Алва, Первый маршал Талига, принимаю вашу службу.*

______________________________________________________________________________
*Последний эпизод курсивом: Вера Камша, "Красное на красном".