Portal of Illusion

Когда она откидывает голову, чтобы залпом влить в себя кроваво-виноградную жидкость – высокий бокал, слишком плохое вино и слишком тонкие, нервные, длинные пальцы – кажется, что возможно многое. Не забранные в небрежный пучок, выцветшие, прозрачные золотые пряди отбрасываются назад, к коротким завиткам волос на шее, и она закрывает глаза, отставляет в сторону бокал и молчит – и кажется, что возможно всё.

Ломкие хрупкие плечи. Тебе мерещится: знаешь эту родинку под правой лопаткой в слишком глубоком вырезе платья на спине, и ещё одну – ниже, между крыл, и ещё одну – ещё ниже. Ты говоришь – «крыл» - и тебе смешно, и хочется провести по этому треугольнику темных метин пальцами, но ты просто сидишь рядом и слушаешь.

Слушаешь, как она дышит, слушаешь, что она говорит – когда говорит – и думаешь, что, наверное, если сегодня уйдешь отсюда с ней – это будет правильно. Потому ей это нужно больше, чем тебе.

На ухо осторожно шепнули имя – ты думаешь, что запомнил. Тебе странен черный цвет платья, странны алая линия губ, обнаженные плечи и неаккуратный, на скорую руку узел волос. Странно то, о чем она говорит, потому что ты совсем не понимаешь смысла – о жизни, о смерти, о том, что она бы с радостью – только бы была возможность – хотела бы оказаться там, где на её руках будет чужая жизнь, но она – что, она – третьекурсница-медичка, она – ничего.

И ещё более странно, что ты почему-то подошел именно к ней, принес ей бокал и сел с ней рядом. Может быть, тебя заворожил овал лица – впалый, четкий, с этими горящими, лихорадочно-болотными глазами в обводе сизых кругов. Может быть, ты просто её пожалел – за болезненный огонь в этих самых глазах, за дикую жажду и невозможность жить.

Иногда она, скосив глаза, смотрит на тебя пусто и полунасмешливо. И продолжает говорить. Говорить. Говорить. О жизни и о смерти. Как будто много о них знает.

И ты вдруг произносишь:
- Уйдем отсюда?

И она встает, проводит ладонями по рукам и смотрит на тебя выжидающе. Уже через минуту она застегивает пуговицы потертого узкого пальто, и вы быстро спускаетесь по заплеванной лестнице чужого подъезда. Выйдя на улицу, она достает из кармана пальто пачку сигарет – странно, вовсе не женских и даже не модных «супер лайт», а самых обыкновенных – и, беспомощно опустив руку, смотрит в землю. Когда ты подносишь к её лицу язык короткого пламени, щелкнув зажигалкой, она бросает:
- Я не курю, - и секундно вдыхает дым, не затягиваясь.
Она ещё тоньше в свете фонаря над дверью подъезда, и ещё хрупче плечи и темнее – губы.

Ты не смотришь ей в глаза.

Во втором часу ночи она идет по незнакомой улице так спокойно, будто не боится вообще ничего. Может быть, она и любит это время за ту границу между жизнью и смертью, о которой столько тебе выплеснула, а теперь – только молчит. А ты и не спрашиваешь – ни о чем.

По странному наитию, молча, вы всё-таки доходите до ближайшего метро – забыв, что оно закрыто. И тогда она, пожав плечами, впервые улыбается – одними углами губ, не глазами и не мускулами лица, а одними только этими четкими, скорбными алыми углами, и тебе невозможно, страшно, жгуче – хочется её поцеловать.

И когда ты притягиваешь её голову ближе, опустив на шею ладонь, она не тянется и не отталкивает – только чуть приоткрывает губы, выпуская легкое облако теплого дыхания, и ты целуешь этот рот, ловя выдох губами, и обхватываешь руками тонкое, бескостное, совершенно лишенное тела – тело, и она вся не перестает быть мороком, а только усиливает его.

Когда у себя на съемной квартире, благодаря соседа за то, что сегодня тот не явился ночевать, и водителя случайной попутки – за то, что оказался на дороге, ты стаскиваешь, тянешь вниз с её плеч траурно-черную ткань, она снова не подается ближе и не отстраняется – только, откидывая голову, всё позволяет, и это снова не убавляет тайны – лишь нагнетает.

Она не смотрит тебе в лицо. Цепляется руками за плечи, коротко всхлипывает и выдыхает – а загадка так и не становится меньше, и ты всё никак не можешь понять, в чем же она заключается.

И утром, когда синь ещё не сошла с города, ты смотришь в окно на узкий ломкий силуэт, удаляющийся от подъезда, и жалеешь, что так и не разгадал какого-то секрета, своей недостижимостью мучавшего тебя вечер и ночь. Но какого – ты не помнишь.

Наверное, тайна ушла вместе с алеющей линией губ и тонкими пальцами, с нервной уверенностью сжимающими продолговатое тело сигареты - со всем тем, что так не хотел отпускать и чего так боялся, стремясь избавиться и взять одновременно.

Наверное, эту тайну она вчера так пыталась объяснить тебе – но ты не понял.

Наверное, тайной было… что?